– Папа, мистер Харпер едет.

Томасон нервно расхохотался. Гарри подошел к двери и положил руку мальчику на затылок.

– В следующий раз так и говори: едет мистер Харпер. Из-за тебя Томасон чуть не окочурился.

Хозяин магазина покраснел. Они вышли на веранду. Гарри прислонился к своему столбу. Мальчик встал рядом. Мистера Харпера, припозднившегося этим утром, везла в каталке по середине улицы его дочь. Когда они добрались до веранды, мужчины подняли каталку вместе с мистером Харпером на середину веранды и поприветствовали. Его дочь сразу же отправилась восвояси. Старик откинулся на спинку.

– Ну, какие новости сегодня, а, Гарри?

– Никаких особенных новостей нет. Разве что грузовик… – начал он, но мистер Харпер обратился к Гарольду:

– Как поживаешь, мистер Лиланд?

Гарри почувствовал, как мальчишка юркнул за него, втиснувшись между ним и столбом. «Странно, что ему не нравится мистер Харпер, хотя он не сделал ему ничего плохого. Уверен, он просто не понимает, что человек может быть старым и все равно добрым».

– Он в порядке, мистер Харпер!

Так они бездельничали на веранде и болтали о том о сем. Гарри одной рукой обнимал столб, сын сидел перед ним, держа в руках палочку и водя ею по выбоинам обочины шоссе, и время от времени откидывал голову назад и стукался о колено Гарри. За их спинами мужчины задавали мистеру Харперу вопросы о мировых событиях, а когда он отвечал, то, неважно, понимали они его слова или нет, кивали и хмыкали. Потом, когда подошло время обеда, они постепенно покинули веранду, зная, что во время еды старик всегда предпочитал оставаться в одиночестве. Скоро показалась его дочь: она, как всегда, торопливо шагала по середине шоссе, держа под мышкой серый металлический контейнер с едой.

Отец и сын вошли в магазин, и Гарри купил им поесть. Они обошли здание магазина и сели на солнышке. Когда они расправились с сыром и крекерами и выпили молока из вощеных пакетов, Гарри закурил одну из тех сигар, что ему прислала мисс Риккетт. Заметив, как Гарольд притворился, будто курит желтую соломинку, отец нагнулся к нему, зажег спичку и запалил кончик соломинки, так что сразу образовался пепел. Мальчик придвинулся к нему поближе и положил голову ему на плечо.

– Папа, а зачем Такер накупил столько соли? Ты не знаешь?

– Нет, сынок. – Он затянулся сигарой. – Такер чудной, да? Я слыхал, он куда более странные вещи делает, – и вдруг, вспомнив что-то, резко повернулся к сыну: – А скажи-ка мне, что мама и я говорили тебе про слово «ниггер»?

Мальчик повесил голову и стал искать глазами ответ на земле.

– Вы сказали… вы сказали, чтобы я его не произносил.

– А почему, ты помнишь? – Гарри не хотелось, чтобы его голос звучал слишком строго. «Для него это тяжело. Все это слово повсюду употребляют. Даже мне трудно его не употреблять ».

– Вы говорили, что это плохое слово и что вы никого не обзываете плохими словами, если не хотите их обидеть!

И тут мальчик с опаской поглядел на отца: а правильный ли он нашел ответ?

– Верно. Теперь ты запомнишь, да?

– Да, сэр!

– Послушай, Гарольд. – Он повернулся к мальчику, подыскивая слова, странно звучащие даже для его ушей, и не понимая толком, почему он чувствовал то, что чувствовал, но почему-то в глубине души думая, что так и нужно чувствовать и нужно свои чувства объяснить сыну. – Однажды, когда тебе будет столько же лет, сколько мне, возможно, все будет не так, как сейчас, и ты должен быть к этому готов, понимаешь? А если ты будешь вроде некоторых моих знакомых, ты не сможешь ладить с людьми. Ты это понимаешь?

Мальчик не ответил. Но он смотрел на лицо отца, и песочный чубчик падал ему на глаза.

Гарри продолжал:

– Понимаешь, я не считаю, что вообще бывают какие-то изначально плохие слова. Это же просто слова. А уж потом люди приписывают им какое-то значение. И, может быть, ты употребляешь эти слова совсем не в том значении, в каком их употребляют другие люди. Ну, это как в школе: тебя обзовут плаксой, а ведь это вовсе не значит, что плаксой быть плохо. Это же все равно что сказать: у тебя серые глаза. Это же не значит, что иметь серые глаза – плохо. Но если ты назовешь цветного «ниггером», он считает, что ты хочешь сказать, что он плохой, а ты, может, этого вовсе и не имел в виду, понимаешь?

– Да, сэр!

– Хорошо, Гарольд, я же не сердился на тебя, ты это знаешь, ведь так? На! – И он поднес влажный кончик сигары ко рту мальчика. – Только не вдыхай – тебе станет плохо! И, бога ради, маме ничего не говори!

Он смотрел, как мальчик зажал сигару между зубов и скорчил гримасу, ощутив ее горечь, но в то же время испытывая гордость от того, что он почти что курит. Потом мальчик ее вынул.

– Думаю, мы уже можем вернуться. Мистер Харпер закончил обедать. – Он медленно поднялся.

Они пришли на веранду первыми. Постепенно вернулись и остальные и встали небольшими кучками, беседуя, глазея на порхающих в выси птичек над низкими крышами. Гарри прислонился к своему столбу и принялся изучать горизонт вдалеке. Гарольд присел на краешек веранды и уже не возил прутиком по песку. Так они просидели и простояли пару часов, вслушиваясь в тишину, провожая взглядом проезжающие мимо редкие машины, не здешние, с номерными знаками чудного цвета, – посмотрев все, что можно было увидеть в старинном французском городке на побережье, приезжие поспешно уезжали, даже не подозревая, что по пути в столицу штата они проскочили малую родину знаменитого генерала южан.

А потом все заметили, что с севера к городку движется крытая повозка, запряженная рыже-красной лошадкой со спиной не то чтобы прогнувшейся, а какой-то искривленной, точно по ней били кувалдой, и не сразу разглядели возницу, который исступленно нахлестывал бессловесное животное, словно за ним гналась орава призраков или свирепых черномазых, и рожа у возницы была такая же, как масть его лошади, красная от нескончаемой выпивки, к чему он пристрастился примерно сразу же, как узнал, что на свете бывают другие напитки помимо сладкого материнского молока. Все слышали цокот копыт по мостовой, и тут Стюарт притормозил, натянув поводья своей лошадки так резко, что мундштук в кровь разорвал лошадиные губы, и обитые железными обручами колеса повозки, смахивающей на свиную лохань, оставили на пыльной дороге длинный след каких-то опилок. Он спрыгнул с сиденья на землю и, споткнувшись, едва не упал в сточную канаву.

– Только что видел Бог знает какую чертовщину. Как поживаете, мистер Харпер, Гарри? Я только что видал чертовщину какую-то.

– И что же ты видел – стадо слонов? – выдохнул Гарри. Сигарный дым тяжело обволок голову Стюарта. Мужчины засмеялись, но резко замолкли, осознав, что мистер Харпер выпрямился в своем кресле, крепко сжав губы, что придало им сходство со сгибом листа плотной бумаги.

Стюарт перевел дыхание и, пропустив мимо ушей и смех, и комментарий, заговорил, обращаясь исключительно к мистеру Харперу: